Если режиссер Лев Додин, возглавляющий МДТ, все время репетирует свои спектакли, даже те, что идут уже 10, 15, а то и 20 лет, не давая им, выражаясь на профессиональном жаргоне, рассыпаться, то хореограф Борис Эйфман любит свои постановки переделывать согласно времени.

В этот раз реновации подвергся балет «Реквием». Впервые он увидел свет в 1991 году. Был отредактирован в 2014 (тогда добавилась вторая часть на музыку Шостаковича). С мая 2015 его не танцевали. Так что поклонники театра ждали показа доработанной в начале прошлого года версии с нетерпением.

В мире, куда каждый приходит за счастьем, боли оказывается больше, чем радости. Тотальное несогласие драматичного Эйфмана с божественным Моцартом. Возможно, именно поэтому изначально одноактный «Реквием» в 2014 году был надстроен трагическим посвящением Ахматовой. На музыку Дмитрия Шостаковича. Два акта составили диптих. Как две картины, самостоятельные по композиции и дополняющие друг друга по смыслу. Симфония скорби и непрерывность бытия. Мы рождаемся и взрослеем, дерзаем, израстаем в седины, но сакральный вопрос: когда и как каждый из нас умрет.

Любовь Андреева &nbsp
«Остается мать. Как олицетворение жизни, поэтому 2 акт — по Моцарту начинается с рождения».

В первой редакции диптих был показан всего несколько раз. А сейчас – в тренде возрождения, переосмысления и модернизации прошлых спектаклей – Борис Эйфман его восстановил. Первый акт, Шостаковича, дополнен еврейскими мелодиями и свиридовскими фрагментами «Весны священной», и это как будто отрывает тему репрессий от географии. В пластическом языке – та же попытка раздвинуть границы. Сделать весь спектакль понятным не только российскому зрителю.

Мировая премьера новой редакции прошла в Монреале. Абсолютный успех, восторженная критика. И все же только в России, где еще продолжается идеологическая гражданская война на тему репрессий, этот балет обретает особое звучание. Здесь метафизика проигрывает реальности. Шостакович актуальнее Моцарта. Образ страдающей матери выше универсального образа Первопричины. Эхом выстрела или туберкулезного кашля сталинские репрессии сидят в каждом из нас. Физически ощущаемым комом в горле, а отнюдь не метафизическими страданиями.

От младенца до старца – только во втором, моцартовском, акте – человеку дано прожить полную версию. А после светлые души выдыхают в мир новые жизни. Таков финал. И таково начало. На языке, который не требует слов.