Демагогия — слово понятное всем. Тем не менее, словари дают ему разное толкование. От «рожденного в Элладе искусства управлять народом», до «извращения логики, грубого одностороннего толкования фактов в свою пользу». 

Мне кажется, можно объяснить проще. Демагогия – это тактика в споре, где цель – не рождение истины, а победа любой ценой. Есть способы. Например, гипербатон. Логически ошибочное преувеличение какого-либо аргумента до нелепых пропорций, с последующей критикой результата. «Вдруг пойдет дождь, возьму зонтик». А тебе в ответ: «Может, сразу возьмешь надувную лодку, свисток и ракетницу?». Да, это демагогия. Вообще, так огульно называть что-то демагогией – демагогия и есть. 

Эта технология манипуляции сознанием появилась в Древней Греции, где разворачивается действие пьесы «Демагог», которую написал молодой историк Кирилл Фокин. Молодой режиссер Хуго Эрикссен поставил ее на сцене Александринки. Разумеется не на котурнах, облек историю в одежды современного политического театра. Чтобы не быть голословным – уже на конкретных примерах.

Кажется, что обращаются прямо к тебе. Сила демагогии, политической в том числе, что она как будто повторяет твои мысли. В обход разума обращается сразу к чувствам, причем на таких скоростях, чтобы не замечать противоречий. Война? Вы хотите чтобы гибли люди? Остановить войну? Значит люди погибли зря? 

На фоне Пелопоннесской войны, за полтысячи лет до нашей эры, разворачивает история Клеона, политика из Афин. Златоуст из низов прогрызает путь на самый верх власти. Получится ли у него при этом сохранить душу? Нет! Этот обычный для политических историй  вопрос отбрасывают в первые же минуты. Клеон с самого начала дает понять, что у него нет, не может и не должно быть иных целей, кроме приобретения власти. Безжалостный циник словно сошел со страниц Макиавелли, поучения которого позже Бертран Рассел назвал «руководством для ганстеров».

С точки зрения циника нет разницы между риторикой диктатуры гитлеровской Германии и парламентской говорильни, ну, скажем, в США. Реальные исторические фигуры древности обряжены в современные одежды. Казалось бы, все намеки об универсальности политического театра. Однако зрителю не дают ни одного повода для радостного узнавания: «А вот это же про нас!». 

Вместо этого на сцене политику сравнивают с театром. Клеона на его собственном поле легко побеждает Аристофан. Комедиограф, он столь же беззастенчиво и огульно троллит его, вызывая столь же горячее одобрение толпы.

Даже по нашим временам смелое высказывание: что если сатира – это вообще не искусство? Подозрительно многое в ней напоминает политическую демагогию, тот же самый арсенал преувеличений, подмен и передергиваний. С одной лишь целью вызвать нужную реакцию у людей. Да, поливать грязью небезопасно, как и все в реальной политике. А когда безопасно – еще хуже, что толку набивать дерьмом пасть покойного тирана? Как говаривал ганстер, мертвые не кусаются. Для обычного человека политика была и остается древнегреческим театром. «Нет ничего легче, чем изображать несимпатичное начальство», – писал Чехов. Зритель любит это, но это самый неприятный, самый бездарный зритель. Не только спектаклей про политику, но и настоящего политического театра.