Возможно, в жизни это действительно так. Но скупость никак не коснулась его творчества. Ни в своей живописи, ни в графике, он никогда не жалел цвета и света. Несмотря на то, что основная тема его работ — Санкт-Петербург. Который, увы, яркими красками и солнцем своих жителей не балует. 

В библиотеке книжной графики открылась выставка работ Олега Фронтинского, на которой побывал Вячеслав Резаков.

Стихи в руках филолога, цветы в руках ботаника. Как пейзаж глазами архитектора. Такой вот глаз, недреманное око архитектора, глядит на родной город в работах Олега Фронтинского. 

Всю жизнь в проектных институтах, далеко не просиживая штаны, автор трех десятков построенных в Ленинграде домов, он после работы возвращался на Васильевский остров в ином качестве. Художника. Воспитав которого, теперь уже легендарная студия Левина Дворца пионеров, потом не отпускала никогда.

На бумажках маленького блокнота улицы, набережные превращались в почеркушки, чтобы потом стать яркой пастелью или литографией, неважно. Сквозь все проступает двойная экспозиция, но не изображения, а автора. Мелком, тушью выражает себя впечатлительная юность, за которой, пусть и не говоря ни слова, неотрывно следит взрослый, серьезный артист.

Творчество Фронтинского легко и просто охватить одним взглядом, признав в нем самом мастера городского пейзажа. А в самой его манере – побег от чертежной доски к этюднику. Там архитектор отмывает экспликации жиденьким чаем, а здесь живописец заливает перспективу свежевыжатым соком самых ярких цветов. И толщину линий не регламентируют ГОСТы, и очертания не обязаны сложиться в силуэт. 

Но живопись – это преодоление не только архитектурно-строительной, но любой осознанной оптики. Полагается забыть что за предмет перед тобой: зачем он, для чего. И вместо того, чтобы вспоминать, увидеть его как будто впервые. Поневоле задумаешься о том, что архитектору, рисующему город, это сложней, чем кому бы то ни было.

Любопытно, насколько часто в работы Фронтинского вторгается далекая от архитектуры стихия – море. Реки, каналы, набережные, мосты. Даже за бурыми брандмауэрами, дымом и кранами топорщится порт. Что, казалось бы, удивительного? Художнику, прожившему на Ваське всю жизнь, нравится близость воды, когда она за ним «приглядывает». 

Но с особой симпатией архитектор пишет корабли. По сути, те же гигантские дома, которым вопреки законам архитектуры свойственно движение. Вписывает строжайшей алгеброй поверенные линии корпусов в свободнейшую из стихий. Силуэт, тревожащий сердце, обещание жизни иной, избавление от повседневности. Которое, да, не исполнится, ну и пусть. 

За стеклом каждый раз бодлеровское «Приглашение к путешествию»: «Там кружево рей бродяг-кораблей, забиты ими каналы, и с края земли они привезли все то, о чем ты мечтала».