Жители деревянных покосившихся изб и трёхэтажных особняков с огромными заборами — как они умудряются соседствовать? И почему и те, и другие не избавляются от своих квартир в Петербурге? Мы любим свой город, но не очень хотим в нём жить — это дань моды, бум загородной недвижимости или абсолютно новое явление, которое нам только предстоит изучить? Павел Никифоров проехался по окрестностям Петербурга в поисках ответа на эти вопросы.

Павел Никифоров, корреспондент: «Это уже не только часть национальной идеи, но и полноценный инструмент для самоидентификации. Покажи, какой у тебя забор, а я расскажу кто ты и что ты из себя представляешь».

Ольгино. 5 километров до города. 20 минут на машине до центра. Одна из ближайших окрестностей Петербурга, где по заборам можно составить целую галерею характеров и амбиций. На Рядовой улице стоит деревенская колонка. За ней раскрывается единственный на весь посёлок многоквартирный панельный дом. Вплотную к нему, на улице с говорящим названием Тупиковая, обнесенный двухметровым забором стоит частный дом. И за этот забор может заглянуть любой, начиная со второго этажа «новостройки». Так что это: рядовая ситуация для окрестностей Петербурга, или тупик, который ни к чему не ведёт?

Античные вазы и медальоны со львами на доме цвета Версаля — не докрученные петербургские мотивы на всё той же Тупиковой улице. В пару километрах от этого коттеджа в подобном стиле застроен целый комплекс с уменьшенными копиями Эрмитажа, Инженерного замка и Этнографического музея. Это, видимо, чтобы их владельцы могли сказать: «а я живу в императорском дворце, только поменьше». И всё это на фоне небоскрёба Лахта-центра и сотни покосившихся деревянных домов: с кривыми заборами, выбитыми окнами, заколоченными дверьми и провалившимися крышами. И такая ситуация во всех петербургских окрестностях. Одни ни за что не переедут из своих хижин, другие массово строят несоразмерные месту дворцы, забывая при этом расстаться со своей городской квартирой.

Дмитрий Синочкин, журналист: «С точки зрения западной жизни, да и восточной, мы непомерно богатые люди. Когда у нас говорят, что в Петербурге 24 метра на человека, а в Норвегии 70, во Франции 50, а в Германии 48, то почему-то никто не учитывается, что у двух миллионов шестьсот тысяч петербуржцев есть дачи, это не входит в статистику. А в Европе человек с двумя домовладениями — это богатый человек по определению».

Главный редактор журнала «Пригород» Дмитрий Синочкин заметил, что у нас в принципе отсутствует опыт длительной жизни за городом и есть странная традиция жизни на два дома. Белла Нуриевна одна из тех, кто все же переехал в частный дом на ПМЖ и со своим супругом проводит за городом весь календарный год. Она абсолютно городской человек, бывший директор сразу трёх знаковых петербургских музеев: Достоевского, Ахматовой и Зощенко. А их с супругом деревянный дом со всех сторон окружен высокими заборами особняков, как этот с башней. Но это всё равно лучше, чем жить сейчас в центре города, где у них и была квартира.

И это лишь один из немногих аргументов, которые Белла Нуриевна перечисляла с полчаса. Свою не протапливаемую квартиру на Моховой, в которую в войну попал снаряд, вспоминает с неохотой. При необходимости в город они выбираются с сыном на машине — как раз с ним, мы и обходим вокруг небольшой дом. Ирина Ярутова, наоборот, живёт круглый год не в простом деревянном доме, а в целом ансамбле. Мотив переезда в частный дом, таких как Белла Нуриевна, понятен. Но самое интересное, что теми, кто способен встроить свой коттедж в ландшафт и пешком по не расчищенному городу, как правило, не передвигается, движут те же самые причины.

Ирина Ярутова: «На самом деле мы строили просто дачу. Мы жили в городе, в центре, на очень шумной улице. У нас никогда не было дачи. И вот в 2000 году, когда мы сюда приехали как бы на дачу с тремя детьми. И вот, как-то мы здесь так и остались».

Этот дом Ярутовым построил петербургский архитектор Игорь Фирсов. В основном, он занимается как раз авторской загородной архитектурой. Мы спросили у него — помнит ли он такие случаи, когда переехавший в собственный дом спустя время возвращается обратно в Петербург?

Игорь Фирсов, архитектор: «Нет, уезжать не стал никто. Те, кто построился… Понимаете, это настолько кардинальное изменение качества жизни, что обратно уже никто не возвращается, никогда».

Жить за городом, а работать в городе — это типичная западная традиция, к которой мы только приходим. Но для примера: американец за жизнь меняет собственное жилье 7,5 раз. Мы — полтора-два раза за всю жизнь. Другими словами, где родился там и пригодился. Потому что ничего другого, как правило, себе и представить не можем. Продавать здесь, покупать там или вообще сдавать своё жильё и при этом снимать чужое – это у нас маргинально. Вот и живём в своих квартирах боясь переезда в пригород. Или переезжаем, сохраняя зачем-то квартиру в городе. Или держимся до последнего за жалкую халупу, переоценивая стоимость её и земли, на которой она стоит. Впервые после революции мы начали активно застраивать частной недвижимостью окрестности Петербурга. И главное, чтобы эта рядовая ситуация для западного общества не завела нас в тупик.