«Наталья Владимировна, во-первых, примите искреннее восхищение по поводу того, что вы у нас в городе, по поводу вашего таланта. Скажите, наверное, это три ваших нелюбимых слова, может я ошибаюсь, «спортсменка», «комсомолка», «красавица»?»
«Не то, что нелюбимые. Такой штамп номер один».
«Насколько тяжелым было бремя славы после «Кавказской пленницы»?»
«После «Кавказской пленницы» неожиданно. Я человек непубличный вообще-то. Как я стала артисткой, я не знаю. Я человек не тщеславный».
«Вы даже в одном интервью говорили, что не считали себя тогда красавицей».
«Я никогда не считала»
«Да не может быть!»
«Я человек, во-первых, очень требовательный к себе. Я всегда была в комплексах. Что касается «студентки-спортсменки-комсомолки», меня сейчас так объявляют перед тем, как я выхожу на сцену. Я ведущему говорю: «Вы посмотрите, какая я комсомолка! Чего вы объявляете?». У людей уже штамп в голове, они не могут сдвинуться с места в другую сторону».
«Тяжело было вам тогда в те года?»
«В 18 я начала сниматься, в 19 вышла картина, в 20 я поступила в Щукинское училище. У меня было за плечами два прогремевших фильма: «Кавказская пленница» и «Вий». То, что вы называете «славой», она шла совершенно другой стороной. Я училась. Тогда не разрешали сниматься студентам. Школа актерская сейчас совсем другая. Сейчас важно мелькать, чтобы тебя постоянно крутили по ТВ, и вот тогда ты артист. Если ты не в телевизоре, значит, ты не артист».
«Когда вы снимали «Кавказскую пленницу», когда вы играли, вы думали, что это будет шедевр?»
«Нет, конечно. Я думала не провалиться бы. Рядом великие артисты, известные и популярные. Не только у меня. Я думаю, ни у одного из артистов, ни у самого Гайдая, не было ощущения, что картина будет на века. А есть и «Кавказская пленница 2». Я посмотрела. Это ужасно. Я не хотела смотреть. Из ревности, наверное. Но у меня сын младший принес, я посмотрела. Ужас. Ужас просто. Чтобы снять картину, хотя бы приблизиться, надо быть по уровню таланту равноценным Гайдаю. Зачем ты пытаешься прокатиться по той же колее? Делай что-то свое!».
«Я до сих пор до мурашек вспоминаю «Вий». Как вам это удалось?»
«Ну как. Леня Куравлев со мной работал как режиссер. Когда вы мне задаете вопросы: «а расскажите, как вы снимались в «Кавказской пленнице», «а расскажите, как вы снимались в «Вие». А давайте посчитаем, сколько лет назад это было. Это было 54 года назад. Как вы работали над этой ролью? Не помню!»
«Ваш самый любимый поэт или писатель».
«Когда хочется отдохнуть, я читаю Грина. Я полюбила его в юности. Самые первые мои работы в кино, когда еще училась в цирковом училище, была главная роль в фильме «Новогодний праздник отца и маленькой дочери». Я читала взахлеб. И когда стала сниматься в «Вие» с Леней Куравлевым, и Леня спросил меня, кто мой любимый писатель, он посмотрел на меня и с ужасом сказал: «Я Грина ненавижу». Как, почему? «Он обманщик». Почему он обманщик, я, конечно, поняла с возрастом. «Алые паруса» и принц на белом коне — это мечта. Но мечта редко сбывается».
«Вы очень много пишете стихов. Что вас заставляет писать стихи? Что толкает вас?»
«Заставить писать стихи невозможно. Это способ самовыражения. Они просто рождаются. Или не рождаются. Иногда ты спишь, а тебе снится стихотворение. Ты открываешь глаза, как интересно! Повторяешь-повторяешь, а встать нет сил. Надо записать, нет, я запомню. Десять раз повторила и заснула. Просыпаюсь — белый лист. Книга прозы у меня вышла, «Канатоходка». Я ее писала почти год. Я просто сидела и вспоминала. Свое детство, юность, цирковое училище, театральный институт. Встречи, поездки. Я пыталась восстановить все с максимальной точностью».
«А что вы хотите сказать в этих воспоминаниях, в этих стихах, какой смысл хотите донести?»
«Я пишу то, что пишется. Стихи у меня чаще всего рождаются — вдруг строчка упала. Ты ее записываешь. Через какое-то время приписываешь вторую строчку. Потом рождается еще. Потом рождается стихотворение. Или не рождается. Так и остаются эти четыре строчки».
«Какой Петербург для вас город, если бы вы описывали его как человека? Чопорный? Холодный?»
«Интеллигентный спокойный человек. И очень требовательный».
«Я в «Википедии» прочитал, что у вас 14 кошек».
«У меня два кота».
«Но там написано 14».
«Могли написать 20. У меня было 12 кошек 20 лет назад. Я кошатница. Я их понимаю. И они меня понимают».
«У вас два кота. Как их зовут?»
«Хрюша и Ванечка».
«Что для вас сейчас важно? Какие жизненные ценности для вас сейчас: семья, работа, творчество — чем вы сейчас живете?»
«Я играю сейчас мало. До пандемии у меня было несколько антреприз. Как-то все потихонечку сошло на нет за эти полтора года. И как-то к этому возвращаться уже не хочется. Летом, наверное, поеду сниматься в одном проекте в Крыму. Нестыдный сценарий. Потому что все, что снимается в последнее время, через сердце не проходит. Сейчас для меня гораздо важнее, как сложится жизнь моих детей, внука. Здоровье. То, что происходит в мире, со страной. Я считаю, что пандемия — это наказание. Не любовь, а вражда правит сейчас миром».
«А чему нас испытание пандемией должно научить?»
«Быть человечнее».
«Продолжите после меня фразу: я, Наталья Варлей, каждое утро встаю, иду, падаю, сжигаю нервы, опять поднимаюсь, опять иду, добиваюсь, устаю, ради того…».
«Не знаю. Чтобы жить. Чтобы жить и любить. Бог есть любовь. А любовь — это жизнь. Жизнь — это любовь».
