Фотограф Максим Косьмин снял нынешнее состояние коммунальной квартиры, где поэт Иосиф Бродский жил с родителями до эмиграции.

Петербуржцу удалось сфотографировать каждое помещение в коммуналке в доме Мурузи на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля. Все работы фотограф опубликовал в своем блоге об экскурсиях по домам-памятникам Северной столицы.

 

Стандартная коммунальная кухня, на первый взгляд. Но мозг слегка напрягается: ПВХ плитка, печь и нестандартная геометрия кухни будто искажают пространство. А ещё здесь слишком пусто для жилой коммуналки, но это легко объяснить. Дело в том, что в квартире последние годы живёт только одна бабушка. Она — бывшая соседка Бродского, который жил здесь с 1955 до 1972 года (до своего отъезда из СССР). Да, это дом Мурузи, и здесь находятся те самые "полторы комнаты". Вот уже несколько лет идут попытки официально открыть музей поэта, но всё упирается в соседку, которая живёт в квартире всю жизнь и уезжать наотрез отказывается. И её можно понять. В следующих постах расскажу о квартире подробнее.

A post shared by Maxim (@maax_sf) on Feb 28, 2018 at 3:27am PST

В описании к фотографиям приводятся биографические справки и фрагменты из воспоминаний поэта.

 

Бродский подробно описал коммунальную квартиру, где он жил с родителями, в эссе "Полторы комнаты" (1985). На фотографиях — родительская часть и две арки в "половину" поэта (одна из них сейчас заложена). Архивная фотография сделана в 1984 году, очевидно, сразу после смерти отца Бродского (мать умерла годом раньше). Иосиф к этому времени не жил здесь уже 12 лет, но можно предположить, что обстановка поменялась несильно. "Моя половина соединялась с их комнатой двумя большими, почти достигавшими потолка арками, которые я постоянно пытался заполнить разнообразными сочетаниями книжных полок и чемоданов, чтобы отделить себя от родителей, обрести некую степень уединения. Можно говорить лишь о некой степени, ибо высота и ширина тех двух арок плюс сарацинские очертания их верхних краев исключали любые помыслы о полном успехе. За вычетом, конечно, возможности заложить их кирпичной кладкой или зашить досками, что было противозаконно, так как свелось бы ко владению двумя комнатами вместо полутора, на которые мы по ордеру имели право" "Следовало изобрести полумеру, и как раз на этом я сосредоточился начиная с пятнадцати лет. Испробовал всевозможные умопомрачительные приспособления и одно время даже помышлял о сооружении четырехметровой высоты аквариума с дверью посередине, которая соединяла бы мою половину с их комнатой. Надо ли объяснять, что такой архитектурный подвиг был мне не по зубам. Итак, решением оказалось приумножение книжных полок с моей стороны, прибавление и уплотнение складок драпировки — с родительской. Нечего и говорить, что им не нравились ни решение, ни подоплека самого вопроса. "

A post shared by Maxim (@maax_sf) on Mar 1, 2018 at 4:27am PST

Например, в эссе «Полторы комнаты» Бродский отдельный фрагмент посвятил углу, где стояла кровать родителей.

 

Место, где стоял туалетный столик и родительская кровать, которой Бродский в своём эссе посвятил несколько абзацев: «Самым крупным предметом нашей обстановки, или, правильнее сказать, предметом, занимавшим больше всего места, была родительская кровать, которой, полагаю, я обязан моей жизнью. Она представляла собой громоздкое двуспальное сооружение, чья резьба опять-таки соответствовала в какой-то мере всему остальному, будучи, впрочем, выполнена в более поздней манере. Тот же растительный лейтмотив, разумеется, но исполнение колебалось где-то между модерном и коммерческой версией конструктивизма. Эта кровать была предметом особой гордости матери, ибо она купила ее очень дешево в 1935 году, до того, как они с отцом поженились, присмотрев ее и подобранный к ней в пару туалетный столик с трельяжем во второразрядной мебельной лавке. Большая часть нашей жизни тяготела к этой приземистой кровати, а важнейшие решения в нашем семействе бывали приняты, когда втроем мы собирались не вокруг стола, но на ее обширной поверхности, со мной в изножье. По русским меркам эта кровать была настоящей роскошью. Я часто думал, что именно она склонила отца к женитьбе, ибо он любил понежиться в этой кровати больше всего на свете. Даже когда их обоих настигал приступ горчайшего обоюдного ожесточения, большей частью спровоцированного нашим бюджетом (“У тебя просто мания спускать все деньги в гастрономе! — несется его негодующий голос над стеллажами, отгородившими мою “половину” от их “комнаты”. “Я отравлена, отравлена тридцатью годами твоей скаредности!” — отвечает мать), — даже тогда он с неохотой выбирался из кровати, особенно по утрам. Несколько человек предлагали нам очень приличные деньги за эту кровать, которая и впрямь занимала слишком много места в нашем жилище. Но сколь бы неплатежеспособны мы ни оказывались, родители никогда не обсуждали такую возможность. Кровать была очевидным излишеством, и я думаю, что именно этим она им и нравилась.» 👇Продолжение👇

A post shared by Maxim (@maax_sf) on Mar 2, 2018 at 12:50am PST

 

В своём эссе Бродский явно не стремился к энциклопедической точности. Во-первых, он сильно промахнулся с датой постройки дома. Дом князя Мурузи был закончен не в 1903 году, как отмечено в эссе, а гораздо раньше, в 1876 году. А вот с характеристикой здания он был совершенно прав: "оно [здание] стало архитектурной сенсацией Санкт-Петербурга того времени". Для 1876 дом действительно был неожиданным. Отделанный в мавританском стиле и занимающий огромную площадь, он совместил под одной крышей особняк самого князя (фактически, это квартира с отдельным входом, но по убранству она давала фору многим особнякам), барские квартиры (в одной из них как раз жил Бродский), квартиры комфорт и эконом класса. Полный спектр, в общем. Спасибо Алексею Серебрякову (Константиновичу, архитектору дома!). Отделку полутора комнат Бродский в своём эссе тоже причислил к мавританскому стилю: "Наш потолок, приблизительно четырнадцати, если не больше, футов высотой, был украшен гипсовым, все в том же мавританском стиле орнаментом, который, сочетаясь с трещинами и пятнами протечек от временами лопавшихся наверху труб, превращал его в очень подробную карту некой несуществующей сверхдержавы или архипелага." В действительности, мавританского во внутренней отделке комнат мало, разве что форма окон, которая, впрочем, является откликом мавританского фасада. Как подсказал мне товарищ искусствовед (привет, @di_sodoma ), "полторы комнаты" отделаны в духе английского ренессанса, а подобный потолок с ленточным орнаментом часто называют "strapwork-ceiling". Еще одна неточность в эссе Бродского заключается в том, что он не по праву поселил в свою квартиру некогда живших в доме и державших здесь знаменитый литературный салон Дмитрия Мережковского и Зинаиду Гиппиус. "И как раз с балкона наших полутора комнат, изогнувшись гусеницей, Зинка выкрикивала оскорбления революционным матросам" — такого, конечно, не было, учитывая, что жили они на другом этаже, в другом крыле и с 1890-го лишь по 1912-й. Впрочем, перечисленные неточности не умаляют ценности произведения.

A post shared by Maxim (@maax_sf) on Mar 6, 2018 at 2:18am PST

В квартире Иосифа Бродского в 2015 году пытались организовать музей поэта. Но против оказалась соседка семьи по коммунальной квартире.

Недавно инициативная группа создала онлайн-музей Бродского. Там собрали воспоминания друзей поэта, уникальные фотоматериалы, аудиозаписи.

Подписывайтесь на канал «Говорит и показывает Санкт-Петербург» в Telegram.