Почему Министерство культуры так настойчиво предлагает реконструировать одно из величайших достояний русской культуры, и чем это может обернуться для музея? Алексей Михалев изучил проблему.

Юрий Зинчук, ведущий: «На этой неделе впервые с момента появления темы "закрытие русского музея на реконструкцию" руководство музея решилось на публичное оглашение своих планов относительно дальнейшей судьбы Михайловского дворца. Впервые. Потому что до этого момента общественность была взбудоражена информацией из неофициальных источников, а официальные источники хранили величественное молчание сфинксов. Министерство культуры, которое является автором и инициатором этой идеи, вообще не реагирует на попытки журналистов затронуть эту тему. Владимир Мединский, который на днях был в Петербурге, отворачивался от камеры при упоминании Русского музея. А его пресс-служба в кулуарах настоятельно рекомендовала не тревожить министра расспросами о судьбе Михайловского дворца.

После пресс-конференции, которую провел директор музея Владимир Гусев, вопросов появилось еще больше. Вот лишь некоторые из них. А зачем? Зачем начинать этот глобальный проект именно сейчас – в условиях кризиса? Когда идет тотальное сокращение финансирования всех федеральных музеев, включая Эрмитаж, Петергоф, Царское село. Когда вполне очевидно то, что бюджет капремонта вырастет в несколько раз в условиях "доллар под 80 рублей". Любой разбирающийся в ремонте мужик знает: герметик, пена, крепежи, вентиляционное оборудование, теплоизоляция, инженерия – всё это, если говорить о качестве, в основном импортного производства. А кто будет платить? По словам руководства музея, общий объем финансирования не должен превысить 30 миллионов рублей. В переводе на рубли с учетом курса доллара, который, по прогнозам специалистов, будет летом, эта сумма может составить 2,5 млрд рублей. Это полпроцента от годового бюджета всего Санкт-Петербурга. Подчеркиваю – всего Петербурга.

Второй вопрос. А куда перевозить экспонаты? Где те площади с их уникальными условиями хранения, пожарной безопасности, влажности, защиты от преступников? Третий вопрос – как перевозить. Опыт реставрации картины Карла Брюлова "Последний день Помпеи" в конце 1994-го наглядно показал, какой высочайшей степени требуется подготовительная работа: тогда картина была намотана на специальный вал, потом ее переместили в Колонный зал корпуса Бенуа, где на ровном мраморном полу была раскатана лицевой стороной вверх. После подробной фотофиксации, технико-технологического, химико-биологического исследования красочный слой был профилактически укреплен бумажной заклейкой и, затем, холст был перевернут лицевой стороной вниз. А картина "Медный змий" Бруни? Её площадь 48 квадратных метров. Или знаменитый "Девятый вал" Айвазовского. Я уж не говорю про остальные картины, которые не побросаешь скопом в картонные коробки и не дашь трудовым мигрантам таскать из одного здания в другое.

И наконец, главная проблема заключается в том, что старый проект реконструкции отклонили, а новый проект общественности не предъявили. Какой смысл его скрывать от журналистов? Зачем? А может быть, его вообще нет? Наш обозреватель Алексей Михалёв разбирался в хитросплетениях этой интриги».

Владимир Гусев не мог или не пытался скрыть волнения. Пресс-конференцию разбавили рассказом о новых выставках, но журналистов интересовало будущее Михайловского дворца. Было очевидно, что директор Русского музея знает о протестах и стремится к переговорам.

Владимир Гусев, директор Государственного Русского музея: «Депутаты выступают и говорят об эвакуации экспонатов. О том, что музей будет разрушен, или закрыт на длительное время. Депутат Ковалёв мог бы встретиться с руководством музея, а не по слухам информацию получать».

Депутат Ковалёв оппонировал дистанционно. Его беспокоила прочность стен музея, которые по новому проекту нагрузят многотонными плитами, превратив дворы-колодцы в обычные этажерки, как утверждает сам Ковалёв.

Алексей Ковалёв, депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга: «То есть завести во дворы 4 или 5 межэтажных перекрытия с железобетонными балками, которые будут опираться на стены. Стены будут пробиваться, оконные проемы переоборудованы в дверные. То есть это кардинальное изменение памятника».

Прежний проект реконструкции, разработанный Михаилом Филипповым, теперь называют деликатным даже самые непримиримые градозащитники. В 2002 году всего-то и предлагалось — накрыть стеклянными колпаками внутренние дворы музея, расширив полезную площадь.

Михаил Филиппов, архитектор, автор проекта реконструкции Русского музея 2002 года: «Мы слишком много имеем промышленного типа хайтековских сараев. Мне бы хотелось поступить иначе. Этот музей, дворец достоин серьезного художественного включения. Я пытаюсь продолжить архитектуру Росси. Мне интересно сделать это так, как видел сам Росси».

Смотреть на мир глазами Росси – задача столь же амбициозная, сколь невыполнимая. Однако в новом проекте речь вообще не идет о стилистическом соответствии, убежден градозащитник Михаил Мильчик.

Михаил Мильчик, градозащитник: «Это все равно что вы начнете дописывать или переписывать картину великого мастера: мол, давайте, сделаем лучше, эффектней».

С другой стороны, Русский музей, чья коллекция вчетверо больше собрания Третьяковской галереи, давно нуждается в дополнительных площадях. И технические дворы – нехудший вариант решения проблемы.

Владимир Линов, профессор Санкт-Петербургского Государственного архитектурно-строительного университета: «Нужно понимать, что в эпоху классицизма (у Росси, у Стасова) отношение к внутренним дворам было довольно пренебрежительное. Что хорошо видно на примере арки Главного штаба».

Это модное слово «атриум». Студенты Владимира Линова даже разработали проект остекления внутреннего двора своего университета. А купол Месмахера в училище Штиглица – пример того, насколько важно естественное освещение и в художественных мастерских, и в залах музея.

Алексей Абакумов, помощник ректора художественной Академии им. А. Л. Штиглица: «В целом картины создавались для восприятия при дневном свете».

Однако и в старый двор возможно вписать колпак на дополнительных опорах. Музей политической истории на «Горьковской». Прежде в эту арку въезжал только автомобиль Матильды Кшесинской. Да еще броневик с Ильичом, 4 апреля 1917 года. Атриум не только не повредил легендарный ленинский балкон, но и соединил пространство музея с улицей.

Евгений Артемов, генеральный директор Государственного музея политической истории России: «Я хочу обратить внимание, почему так много стекла. Во-первых, свет. А во-вторых, это не отсекает музей от внешнего пространства. Мы проводили опрос: наши посетители не чувствуют себя, как в аквариуме».

Владимир Гусев одной из причин реконструкции Русского музея также назвал повышение качества обслуживания. Остекление дворов принесет 1,5 тысячи метров полезной площади.

Владимир Гусев, директор Государственного Русского музея: «То есть музей становится более комфортным для посетителей. И самое главное – пандус и три лифта, которые обеспечат доставку на все этажи людей с проблемами опорно-двигательного аппарата».

Депутатов, однако, более всего беспокоит вопрос перемещения фондов не только на время ремонта, но и по его завершении. Алексей Ковалев утверждает, что в проекте об этом ни слова.

Алексей Ковалёв, депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга: «Ну, скажем, Инженерный замок. Где проект переезда в Инженерный замок? Его нет! То есть получается, они выбросят эти фонды на улицу?».

Владимир Гусев претензии уверенно парировал, заявив, что за последние годы в другие помещения музея были перемещены 100 тысяч графических работ и 75 тысяч единиц нумизматики, и проблем при этом не возникло. Тем временем к переезду изготовились рядовые сотрудники.

Пятилетний перерыв полгорода обсуждало с опаской: целое поколение детей без Русского музея – как такое возможно? Владимир Гусев слухи опроверг.

Владимир Гусев, директор Государственного Русского музея: «Никакой тотальной эвакуации не планируется. Только закрытие части дворца, на два года. Никаких изменений внешнего вида и интерьера не будет».

Своим ответом Владимир Гусев завершил первый этап весьма неоднозначной истории, за развитием которой предстоит наблюдать не один день и вероятнее всего, не один год.

Алексей Михалёв, обозреватель: «То есть эта немыслимая дилемма: "либо памятник архитектуры – либо музей", при всей ее некорректности всё же налицо. Но реакция, которую вызвало её обсуждение – надежда на то, что решать проблему с кавалерийского наскока уже не станут. На том простом основании, что для Петербурга одинаково бесценны и творение Карла Росси, и крупнейшее собрание русского изобразительного искусства».